Архимандрит Наум (Байбородин)

Старец Наум, в миру Николай Байбородин, родился в Сибири в 1927-м году. Его отец, Александр, погиб на войне, а сам он попал в призыв, который указом Сталина не был отправлен на фронт, а был распределен на обучение для офицерского состава кадровой армии. В 1944-м году Николай получил направление в 36-й взвод, в школу радиотехников. Вся служба заняла 8 лет, один месяц и 17 дней. В кадровой армии не остался, а поступил в Политехнический институт в городе Фрунзе. Занятия начинались с часу дня, а до уроков Николай успевал забежать в храм. Недаром говорится: человек предполагает, а Бог располагает. Однажды заходит он в храм, а там бухгалтер Порфирий, рассматривая журнал Московской Патриархии, говорит: «В России действуют 8 семинарий, и одна из них в Троице-Сергиевой Лавре». Николай сразу почувствовал, как в сердце зазвучало: «Мне надо туда!»

Николай Байбородин в авиационной школе 1944г.

В 1957-м году из далекого Фрунзе благословением настоятеля храма отца Александра и матери (будущей схимонахини Сергии) приехал отпускной лейтенант Николай Байбородин в Троице- Сергиеву Лавру. Только зашел на территорию, как его встретил преподаватель семинарии и спросил: «Ты куда приехал?» «В семинарию поступать». «Хорошо, пойдем со мной», - и сразу отправил в столовую, а потом уже стал разговаривать. Об этой детали батюшка сам рассказывал, вспоминая, насколько добрые человеческие отношения возникали между преподавателями и студентами. Наступило время экзаменов, и все сдал хорошо, но по немецкому двойку получил. Идет по Лавре расстроенный. Вдруг навстречу ректор семинарии:
- Ты что, солдат, голову повесил? Что такой грустный?
- Да вот, двойку по немецкому получил.

А ректор, заслуженный протоиерей, прямо возмутился:
- Как это так? Солдат войну прошел, надо немедленно принять, идем со мной.
«Так меня и приняли», - рассказывал батюшка.

Архимандрит Наум с мамой.
(Пелагия Шеньгина. В постриге схимонахиня Сергия)

Проучившись полтора месяца в семинарии, он подал прошение в монастырь. Монашеский постриг Николая Байбородина был совершен 14 августа 1958-го года, имя дано в честь преподобного Наума Радонежского. Первые годы жизни в монастыре проходили рядом с легендарными для истории Церкви людьми. О спорах митрополита Петра (Полянского) - участника Поместного Собора 1917-го - 1918-го гг. и местоблюстителя Патриаршего Престола в 1925-м г. (расстрелян в 1937-м г.) - с Е. А. Тучковым, игравшим едва ли не главную роль в осуществлении разработанных планов уничтожения Православной Церкви, батюшке рассказывал келейник владыки иеромонах Гавриил (Лихоманов), сопровождавший митрополита в ссылку. Тучков хотел, чтобы Патриарха поставили из большевиков, и грозил митрополиту: «Ты меня слушайся». Высокопреосвященнейший легко справлялся с нападением: «Да что ты мне сделаешь? В ад пошлешь? Не сможешь», - и не соглашался с коварными планами откровенного врага Церкви, многие из которых тот так и не смог привести в действие. В свои первые годы жизни в монастыре батюшка был келейником отца Федора, который очень тепло вспоминал о нем: «До Наума у меня был келейник, который решил: буду поститься сорок дней. Я ему говорю: в монастыре самое главное – послушание. Ничего не понял. Постился, постился, да из монастыря ушел. Второй пришел, говорит: я буду читать каждый день по Евангелию, как преподобный Серафим Саровский. А я ему говорю: на первом месте – послушание. Тоже ушел. Приходит третий – отец Наум. Сделал себе скамеечку, сядет в уголок в свободное время и читает Иисусову молитву. Один раз пришел, смотрю, будильник за окном стоит, чтобы тиканье часов не отвлекало, а он сидит, молитву читает. А так, на все послушания бегом, все вовремя, все хорошо. Ну, думаю: что же из этого получится? Вышел раб Божий, а я – никуда не гожий».
Богослужения, послушания, одновременно окончание семинарии, потом академии, защита кандидатской работы, которую принимал магистр богословия архимандрит Тихон (Агриков), - напряженная жизнь. Но все ли было так безмятежно, как может показаться на первый взгляд? Однажды мы батюшку спросили о тех притеснениях, которые ему пришлось пережить в монастыре, он, как бы не слыша, продолжал свой рассказ на другую тему... Это, безусловно, характеризует его, как сильного и кроткого человека, но нам даже в голову не приходило, что тогда монахов «били по регламенту», поэтому уместно привести рассказ другого старца, опять-таки не как жалобу на «обстоятельства», а как свидетельство, очень значимое для нас.

© Игумения Ксения. Книга "Блажен муж"

 

"Умоляю смиренно благость Твою помиловать меня..."

"Умоляю смиренно благость Твою помиловать меня..." Так говорил Пахомий Великий. Для этого собрал нас Батюшка, старец Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит Наум (Байбородин), таких разных по воспитанию, образованию, характерам в сопребывание в монастыре. Кто-то из нас был художником, кто-то - музыкантом, кто-то успешно окончил университет, а кто-то только школу. Все стремились получить образование, привлекало желание учиться и найти свое призвание. Но видно в каждом из нас была еще какая-то «не земная» тоска, что-то смутно предчувствовалось... и каждый попал именно к старцу, хотя и разными путями. 
Монастырская жизнь напоминает котел, в котором все варится вместе при высокой температуре, и об этом стоит сказать особо. Что же произошло с нами, такими разными в монастыре? Художник перестал быть художником, музыкант – музыкантом? Данный от Бога талант воспринимать мир не может измениться – он может только потеряться, а может развиться. Но, оказывается, он может помочь раскрыть еще один талант - религиозный. Так появилось в нас нечто новое, вернее новое направление: интерес к душе, к ее способности «услышать» и почувствовать свою родственность Горнему миру. То, что мы получили в миру увлеченно получали профессию ради «хлеба, и чести, и славы», больше не волновало. Зато появились другие вопросы, на первый взгляд второстепенные: а я, человек, кто в этом мире? Что во мне, при полном благополучии, томится и страдает? Почему интеллект и рационализм отступают перед вечными вопросами?  
Когда мы попали к старцу, то увидели, что «батюшка в любви к Церкви, как к Матери, вынашивающей в единстве правды, любви и свободы рождение духа» (Блажен муж, т. 2, стр. 7-8), сам знает и нам открыл: сокровенные законы жизни души, красоту Богоотровенного знания в религии, пути покаяния и сердечной молитвы. Батюшка благословил нас, сестер Ново-Голутвина монастыря, на путь монашеской жизни, и «ввел в неведомый мир христианского мышления, в котором простые задачи казались почти невыполнимыми, потому что это – другой мир» (Блажен муж, т. 2, стр. 8). 
Совсем невыполнимой задачей казалось поначалу и восстановление монастыря. Разрушенные здания, без окон, дверей, межэтажных перекрытий – образ покореженной души, в чем-то очень похожий на нас, раненных осколками знаний, страдающих и не имеющих Духа Истины. Батюшка помогал во всем, а главное - не только выжить, но и учиться. Первое, с чего он советовал начать, — это изучить церковное пение и фундаментальные предметы Богословия: Нравственное, Догматическое, Сравнительное, Основное, и конечно, Катехизис. При этом успевая читать Жития Святых, а Евангелие - учить наизусть. Так возникла наша монастырская школа. Педагоги – сами сестры, которые готовились и читали лекции, и куда приглашали также многих профессоров МДА и семинарии...
Сколько нового и подчас непостижимого можно было услышать на лекциях. Жизнь святых, во времени и вне времени, небесно-земная и поражающая решимостью и ясностию в словах и делах. Мир расширялся, в него входили те, подобных которым мы в своей жизни не видели. Батюшка останавливал всякую поспешность и пресекал самомнение, помогая научиться бережно относиться к каждому слову Священного Писания.
Мы быстро поняли, что главное препятствие и для познания, и для внутреннего обновления лежит в глубинах нашего сердца. Это препятствие было непростым открытием, было оно и нелегко преодолимым. Обращаясь к опыту древнего монашества, старец благословил нас изучать древние иноческие Уставы. Он особенно ценил Устав Пахомия Великого, и ссылаясь на него, советовал установить практику «откровения помыслов», как ближайший путь к осознанию не только своего личного греха, но и самой сути греховного состояния человека (как следствия первородного греха). Сам батюшка был мастер по «вскрыванию гнойных ран» и «исповедь у старца – это схождение на «дно» твоего сердца, где батюшка, пройдясь по всем темным и тайным закоулкам, не укоряя, а помогая увидеть, возвращал точку опоры, которая была расшатана всеми ветрами грехов. И настолько трудно нам, разбалансированным, удержать ее, что каждый раз, приезжая к батюшке на исповедь, ждали этого укоренения, этой Пасхальной радости обновления» (Блажен муж, т.1, стр. 31). 
Старец нередко напоминал нам об откровении Пахомию Великому о будущем монашества. Сам Господь открыл святому такой образ будущего монашества, что неподготовленный человек, читая, может подумать: докатились! А нам кое-что постепенно становилось ясно. Да, это про нас!
То, что было открыто преп. Пахомию о «невежестве, разленении и нечувствии последнего монашества», мы испытали на себе. Всю верность и точность сказанного ему Богом, по сути - о нас, нельзя не увидеть. Но, «невежество» - не просто унизительное определение, а громадная проблема перехода от одного мировоззрения, (а мы с детства застряли в парадигме материализма), к другому, трудно постижимому для нас религиозному сознанию.
В чем его необычность? И почему мир его не знает? Мы, как и прочие, живущие в миру, привыкли доверять только своему рассудку, своему решению, своему мнению. Но уже в миру мы поняли, что плохое действительно плохо. Но есть еще плохое под маской хорошего, вот его зачастую невозможно разглядеть. И то, что оно уже проникло в нас, незаметно и уверенно, мы видим поздно, уже в самом падении. Батюшка стал для нас олицетворением нашей совести. Идти к нему было хотя стыдно и страшно, но необходимо. И в каждом «провале» он раскрывал для нас тропочки тайных, еще не осознанных с точки зрения Христианства движений души, в которых мы должны были разглядеть замаскированное зло, чтобы встать на борьбу с ним внутри себя. Не будет борьбы, будет ненависть к ближнему, — то, чем полон мир сейчас.    
«Иной мир», к которому мы мечтательно так жаждали прорваться, оказался рядом с нами. Мы «не ведали», какими путями прорваться к этому «иному миру», а батюшка оградил нас от вмешательства в нас неземных, но лукавых сил. «Следите за помыслами, будьте разборчивыми», — вот как он определил основную задачу внутренней жизни, которую мы без него так ясно никогда не поняли бы. Это путь «духовного рождения», т. е. иного отношения к своему сознанию. Отныне мы должны научиться не соглашаться со злом, бороться, искать милости Божией, и тогда ум, сердце и воля должны пойти по принципиально новому пути, отличному от обезбоженной западно-европейской образованности, к предстоянию «в духе и истине», а для нас все было так ново! Ум, прежде опиравшийся на логику и известные методы познания, должен был согласиться, что для решения научно-социальных вопросов этого достаточно, а для постижения иного мира? Или, вернее, для понимания расширенной картины мира (парадигмы), в которой есть место и для отвергаемого рационалистами Бога, и для Ангельского мира, и, в конце концов, для главного вопроса: а что же такое человек в своей человеческой «тримерии»? Батюшка не редко сравнивал себя с «бурлаком на Волге». Он сострадал духовно алчущим и жаждущим. Но почему же так тяжело было «тащить баржу» с нами? Очень уж трудно оказалось отказаться от прежнего (ветхого) человека, чтобы в чистом сердце выстраивались новые пути мироощущения.  
В проповедях батюшка уточнял: «Нам предстоит большой труд – хранить ум». Вот над чем надо работать. А как хранить ум, когда в привычной самоуверенности хотя бы подвергнуть сомнению даже малейшее, но свое - и то болезненно! И каждый день, из года в год, мы будто штурмуем Эверест, а он все дальше от нас, потому что мы увидели еще одно препятствие «новой жизни» – сопротивление нашего сердца! Сердце должно становиться «умным», обучаясь единению с умом в Иисусовой молитве, о которой батюшка говорил как о живой потребности души, раскрываемой в непрестанном делании, как о «духовной академии». А сердце подводило ум под мечтания и само, не ведая простоты и чистоты, оправдывало свои страсти. Вот почему в откровении Пахомию Великому последние монахи названы «ленивыми» (по нашему опыту – инертными) - потому что поражена еще и воля. Она больна. Я рассказываю про наш монастырь, потому что в нем сестры почти все неофиты, а в других монастырях сестры и более ясные по природе (как мы видели прежде в Пюхтицком и Рижском монастырях), может быть, и более кроткие, и более способные к духовной жизни. Но мы не унываем. Потому что во внутренней работе нашим отцом и помощником был (и остается!) великий старец. Под его руководством сам образ монашества раскрывается как «новая школа иночества», единая с древним монашеством в Духе Святом. И как мы благодарны благословению старца идти к свету Христовой Истины в монашеском чине.  
 Старец стал духовником нашего монастыря. Сколько тупиковых и конфликтных ситуаций он помог разрешить и примирить. Но, самое главное, он дал нам заповедь жить своим трудом. Школа послушания дала навыки не только научиться посадить огород с овощами и целебными травами, сад с фруктовыми деревьями и кустарниками, создать многие мастерские. Школа послушания научила отзывчивости и любви к Природе, благодарности ученым, раскрывшим мир жизни растений.