15-лет со дня преставления архимандрита Матфея
Доклад Игумении Ксении в Московской духовной академии на вечере памяти архимандрита Матфея (Мормыля) /15 сентября 2024 г/
Мне очень волнительно выступать в такой аудитории, перед теми, кто многие годы был рядом с о. Матфеем. Вы много о нем знаете, искренно любили батюшку, и боюсь, что не всегда буду точна в своих воспоминаниях. Волнительно говорить и перед теми, кто его не знал. Как до вас донести всю полноту радости и благодарности этому великому человеку, монаху и старцу, великому регенту и заслуженному профессору? Прошу меня простить, что начать придется немного издалека.
1. Мое знакомство с батюшкой состоялось так. Будучи студенткой регентского класса в 80-е годы, я возмечтала попасть в хор о. Матфея и смело подошла к нему с таким предложением. Он тихо спросил: «у вас какой голос? Сопрано? Лирическое или драматическое»? Ну думаю, «лирическое на меня не похоже, драматическое – не тяну, я где-то посередине. У меня в жизни одни трагедии, значит и сопрано у меня трагическое. И так быстро отвечаю: «Трагическое». Батюшка меня в хор не взял, но, видимо, мой ответ его развеселил. И как только мы с ним встречались – на дорожке к регентскому классу или у проходной, он останавливал и задавал разные вопросы: «Если выстраивать запись диска, как лучше?» - и дальше рассказывал, как бы он это сделал. «Повторить ли перезвон, или закончить этим произведением?» Я всегда удивлялась. «Ну, — думаю, — я студентка, почему меня батюшка спрашивает? Но были очень интересны его размышления».
Только сейчас мы поняли, что вся архитектоника диска или концерта не холодным рассудком выстраивалась. А как у Достоевского «через великое горнило сомнений «Осанна» прошла», так и у о. Матфея через титаническую работу сердца строилась «слуховая икона». Так он называл Богослужебное пение – «слуховая икона». Когда мы в 80-е прибегали на службы, казалось, что Небо разверзалось и весь пол Успенского Собора заливался слезами. Каждая служба была событием! Уже после смерти батюшка, Игорь Петрович Вепринцев сказал: «Батюшки нет, и праздника нет!» Но, насколько жаждут праздника лаврские богомольцы, можно судить по тому, как они ждут дня памяти о. Матфея. «Скоро день памяти – для нас это праздник».
2. Нотами батюшка не делился. Как-то спрашиваю про кондак Воздвижения, а он: «Нет-нет, он еще не доработан, не готов, ноты надо подправить», и ни-ни!
Даже и предположить не могла, что все нотные сборники готовить к изданию, осваивать компьютерные программы, набирать, макетировать и издавать придется сестрам нашего монастыря. Как ласково батюшка их называл: матушки Компьютерины… А как там Елена-зеленая? О нотах вы знаете, поэтому не перечисляю, а немного расскажу о нашем хоре и той великой созидательной силе и влиянии о. Матфея.
3. Если монастырь живет соборно, а не каждый сам по себе, то раскрываются двери Храма. В нашем, вначале маленьком хоре, по принципу: «все, кто в монастыре, — на клирос», многие сестры даже нот не знали. Говорю одной: «ты не попала в фа диез», а она: «а я не знаю, где он». «Как не знаешь? Как же ты поешь?» А она: «а я смотрю – вверх, значит повыше надо петь, вниз – значит, пониже, и пою»! И нам пришлось, по доброму отношению к монастырю, попросить снисходительно отнестись на вступительных экзаменах и принять сестер в музыкальное училище г. Коломны. К сожалению, полноценно и учиться было не когда, потому что «брошены были на черные работы». Как выразился один специалист:
«светские специальности вам, видимо, скоро не понадобятся… все нынешнее поколение целиком уйдет на уборку и расчистку мусора… Слишком много наломано в истории и культуре».
Собрал сестер о. Наум и с основным заданием: «что бы вы не делали, занимайте ум молитвой и учите наизусть: Псалтирь и Евангелие». И мы работали и учили, но что это было? Большой интерес был об открытии монастыря, и остались яркие зарисовки журналистов о нашей жизни:
«Сестры расчищают насквозь промерзший сестринский корпус, и независимо от погоды там, внутри, казалось, «что камни вытягивают тепло прямо из костей и спинного мозга, и дышать приходилось урывками, чтобы вконец не простудить легкие».
Но как бы трудно не было, приезд в Лавру означал, что все проблемы решатся. Лавра воспринималась как собор мудрых и не равнодушных отцов-наставников. Приезжаю, бреду к проходной, выходит о. Никон и говорит: «о! Сегодня праздник 40 мучеников, а ты выглядишь как 41». Прихожу к о. Науму, посмотрел на меня и говорит: «тебе бы надо выспаться». Выхожу от батюшки, идет о. Спиридон (он был экономом): «стой, у меня диван лишний, забери в монастырь, выспишься заодно». Одним духом жили.
Все сопереживали, был такой подъем и радость друг другу. Шли к старцу, приемная которого была сплошняком забита людьми… Однажды заглянул о. Матфей. Входит и… от изумления остановился. Он увидел на стене во всю ее высоту на белой ткани написанные ноты и слова Богородичного догматика 2-го гласа. Это значит, пока ждали приема, любой мог прочитать слова, и поучить ноты. «Ну, о. Наум, не ожидал», - только и вырвалось у о. Матфея.
Они очень хорошо относились друг к другу.
«Был один из праздников, посвященных Пресвятой Богородице. Смешанный хор пел под управлением о. Матфея раннюю Литургию. Только мы начали петь, — рассказала Св. Ивановна, — и я уже не помню, в каком месте службы вдруг услышали, что звучит тенор, а поет партию сопрано. Отец Матфей прислушался. Останавливает хор – и пение прекращается. Вступает хор – опять звучит, очень высоко и мужской голос. О. Матфей прошел вдоль хора (человек 100 певчих) - нет, все поют свою партию, но откуда-то доносится еще один тенор. Давай искать, хор поет, а он то на солею, то за хор забежит, — не поймет, откуда звук. Вот стоят тенора – все свою партию поют, никто не выделяется. Откуда же доносится незнакомый голос? И тут он зашел за хор, в придел Серафима Саровского, а там стоит о. Наум и поет. О. Матфей обрадовался и говорит: «отец Наум, я уж думал, что у меня галлюцинации, думал, что мне конец»! И они рассмеялись.
О. Матфей был очень смиренный, хотя и горячего характера.
«Как-то о. Мефодий меня поддел, — рассказывал батюшка, — говорит мне: отец Матфей, почему, когда к вам кто-то обращается, вы обязательно его передразниваете?» Отец Матфей ответил: «прости, дорогой, не то, что передразниваю, как-то у меня, видимо, уже выработалась такая ответная реакция на то, что человек говорит. Я обязательно должен попасть ему в тон, в интонацию его, чтобы воспроизвести его слова, по пословице: как аукнется, так и откликнется».
Не только смиренным, но и мужественным был батюшка. На одного из старших священников поступила к Святейшему патриарху Алексею II бумага. Он направил этот документ в Лавру для исключения священнослужителя из обители. Собрался духовный собор. «Подпишите, — говорит наместник». Все в замешательстве. Встает о. Матфей и говорит: «Предлагаю ответить следующим образом. Ваше Святейшество, мы удивлены качеством информации, которая до вас доходит», — монах был реабилитирован.
О. Матфей и к нам приглядывался, и как-то поверил, видел, что мы измученные, но «глаза горят», и он решил нас «раззвучить», и стал наш хор брать на самые ответственные службы: в Успенский Собор Московского Кремля, в Храм Христа Спасителя, на самые большие концерты (в Дворце съездов, Колонном зале, Зале Церковных Соборов) и т. д. Он как бы приподнял нас - от этих ведер с мусором и кирпичами, (они нас и во снах преследовали), приподнял от всепожирающих забот… к обиходному пению, простому: (подобны, гласы), но он требовал исполнения с таким «религиозным горением», что мир вокруг преображался. И мы начинали иначе понимать, что такое монастырь, соборность жизни и молитвы. 2000 г. Идет запись хоров к концерту. Мы поем и отдельно, и совместно с хором о. Матфея, одним из номеров – тропарь равноапостольной Ольге, 1-го гласа. Просто 1-й глас, тропарь. О. Матфей стал помогать, объяснять, потом и регентовать, наконец, получилось, он поворачивается и торжественно объявляет: «Все, ухожу в женский монастырь». Братия не остались в долгу: «Да, у них дикция лучше». О. Матфей встрепенулся: «Почему»? «Они не курят»… Силу обиходного пения увидел и П.И.Чайковской, сказав о нем: «самобытное и иногда величественное Богослужебное пение».
4. Соборность жизни в монастыре радует тем, что не один идешь, с тобой тоже идут сестры. В хоре понятно, что такое соборность. Стоит только каждому «потянуть одеяло на себя» и все разрушается. И тайна, и смысл, и совместное звучание в духе.
Однажды мы выступали на Богемо-Саксонском фестивале в Германии. Из Берлина надо было ехать в Дрезден. Едем в автобусе, а все надутые, отворачиваются друг от друга. Что случилось? Наобижались. Множество мелких обид и претензий и… лица почернели.
— Сестры. Нам сейчас петь. Всем вместе. Давайте примиряться. Простите меня.
Всю оставшуюся дорогу шли разборки: «ты окно не закрыла», ты сухари сожгла, ты меня не разбудила… Примирились, успокоились, настроились. Приезжаем. Полный зал – в два этажа. В первом ряду – нога на ногу - очень образованные и явно поющие, слушатели. В глазах насмешливый вопрос: «Что эти монашки нам споют?!»
Программу выстроил сам о. Матфей. «Начните с такого – «От Восток солнца до Запад», с мощного аккорда в октаву. Какие у нас были басы! Когда пытаются разглядеть хор, думают: кого мы спрятали? А там тоненькие девочки стоят.
Как только встали на сцену, мгновение, общий вздох и… Мы никогда так не пели. С первой до последней ноты чисто и вдохновенно. Сестры потом рассказывали (они стояли лицом к залу) - как только прозвучал первый аккорд, тот, что нога на ногу, чуть не вскочил, и в полупрыжке так и просидел весь концерт. Нас не отпускали целый час. Вышла пастор и говорила: что это «что-то новое! Почему вы так поете?». «Конечно, и потому, что почитаем святых, особенно русских святых!» Мы так ждали, как расскажем о. Матфею, когда приедем, что его усердием (и в его гармонизации) исполнением сестер Запад узнал, как «хвально имя Господне на Востоке».
Конечно, общаясь с о. Матфеем, все вы знаете, что «можно слышать - глазами и видеть - ушами, петь – стопами». Но мы говорим не просто о музыкально одаренном и веселом человеке. Совсем нет. Мы говорим о регенте и композиторе, который восстановил в Церкви чин распева. Услышать интонацию ангельского пения и ввести его в Богослужебный круг мог только монах и подвижник, делатель Иисусовой молитвы. «Читать надо так, чтобы себя услышать. А если услышишь себя, то и Господь тебя услышит. Но это не значит, что любуешься самим собой. Я пробовал и на хоре, и на спевках. Удалось достичь». «В ЦАКе есть икона пророка Илии. В ней иконописец запечатлел самый острый момент из жития, где речь идет о том, что «ни в бури Господь, и не в огни Господь, а в хладе тонком». И в иконе даже заметно в глазах самого пророка, как он слышит». На это особенно регентам, работающим с хором, нужно обращать внимание!»
Никто не мог так ясно объяснить, что пение – это апостольское свидетельство о том, что Свет пришел в мир! Или к нам: «Матушки, ну какой же это свет?»
Никто не мог так «переплавить» простых, «сырых» мальчишек-семинаристов, чтобы у них во время пения «Ангел появился в глазах». А если «нет Ангела, то уходи со сцены», — как он сказал о. Амвросию во время записи диска. Даже эпиграфом к книге об о. Матфее: «Рыцарь…», издатели взяли слова владыки митрополита Филарета (Вахромеев): «Отец Матфей был счастливым человеком, потому что познал, что такое ангельское пение».
Никто так высоко не поднял хорового звучания и не смог научить и показать, что Богослужебное пение – это не просто пение в храме. Это пение «в пещи горящей», прообразом Новозаветного распева и была Ветхозаветная песнь отроков, с которыми «в пещи горящей был Ангел Божий». Исход совершился. Если еще раз вспомнить песнь отроков, то отметил В. И. Мартынов в учебнике по Богослужебному пению, что эта песнь «пророчески предвосхищает победу принципа распева над ветхой, чувственной природой музыки».
Невольно вспоминается одно событие из первых лет жизни о. Матфея в Лавре. Еще студентом и уже после пострига, когда приходилось выезжать за территорию Лавры, он одевал пиджак. Даже не безопасно было выходить в подряснике. А тут ему надо на завтра куда-то ехать и случился в келье пожар. Все сгорело, остались только документы, икона Божией Матери и подрясник. С тех пор батюшка никогда не одевал пиджак».
И то, что распевы составлялись и гармонизировались батюшкой кровью сердца, ясно можно увидеть из моей последней встречи с о. Матфеем в больнице 12 сентября, за 3, а вернее 2 дня до смерти. Он уже был в реанимации, и как очнулся и увидел меня, так звонко спросил: «Как мои распевы? Смеются надо мной?» Я ужаснулась. «Что вы, батюшка, мы живем ими, дышим и поем ими». Вот каким переживанием лепилась его регентская работа.
И в заключение. Его доброму отношению к нашему монастырю мы, видимо, обязаны его маме, Анне Леонтьевне, которую батюшка очень любил и почитал.